«Муж выл в ванной, уткнувшись в полотенце сына»: истории женщин, чьи дети внезапно умерли во сне

Несмотря на обнадеживающую статистику, в мире все равно есть семьи, которые сталкиваются с утратой новорожденного малыша из-за СДВС.

Елена, 54 года

Мой Леша умер в 8-месячном возрасте. Это был мой третий ребенок: у меня старшая дочь Лиза и средний сын Антон. Это случилось 29 лет назад. Я уложила его в кроватку, дождалась, чтобы он уснул, и потом вышла из комнаты. Через 30 минут вернулась, проверить все ли хорошо — Леша спал на спинке с мирной улыбкой на лице. Я вышла и вернулась к нему еще через полчаса. Сын лежал так же на спине, и вроде все было хорошо, но на меня напала какая-то необъяснимая тревога. Я кинулась к кроватке, он не дышал. Я взяла его на руки, но он был мягким, и его головка, ручки и ножки просто болтались. Я начала кричать, меня охватил ужас. Не знаю, как добралась до телефона и вызвала «скорую». Врачи ничего не смогли сделать, а причину смерти так мне и не назвали. Моя соседка-акушерка сказала, что такое бывает и называется синдромом внезапной детской смерти.

Мне было 25 лет, и я несла ответственность за четырехлетнюю Лизу и двухлетнего Антона. Это я поняла с годами, а на тот момент, я вообще не осознавала, где я нахожусь — это кошмарный сон или реальность… Мои дети были с бабушкой, муж обвинял во всем меня, я и сама себя винила, и каждый день ходила на могилку Леши. Это был 1992 год, тогда не было психологов, никто не мог мне помочь. Когда я начала ночевать на кладбище, моя мама решила, что надо действовать, иначе Лиза с Антоном останутся без матери.

Лиза и Антон  ничего не спрашивали у меня про Лешу, потому что бабушка с ними уже все это обсуждала не раз. А я не могла говорить. Такое ощущение, что мне выстрелили в сердце и через эту дыру просвечивала улица. Я начала сидеть ночами у кроватей Антона и Лизы, прислушивалась к их дыханию, я проверяла и свою маму, которая переехала к нам. Отсутствие сна и навязчивые идеи довели меня до психиатра. Но, к счастью, мне попался Геннадий Владимирович, он проводил со мной несколько встреч в неделю и очень трепетно ко мне относился, а спустя несколько лет направил меня к психологу в другой город. Лишь после этого (через 3 года и 7 месяцев со дня смерти Леши) я смогла проститься с его вещами: все отнесла в церковь, а через 4 года после его кончины вернулась на его могилку.

Ни одна мать, потерявшая ребенка, никогда не забывает об этом. Несколько лет назад я прочла признание женщины, которая похоронила пятилетнего сына. Она удивительно точно описала это состояние: мы всегда «недосчастливы».

Как будто сосуд для радости наполовину занят воспоминаниями об умершем малыше и чувством вины, и лишь оставшаяся половина может иногда заполняться счастьем.

Когда моя дочь родила первенца, она впервые призналась, что переживала смерть брата каждый день, и что этот груз рос вместе с ней. Именно тогда я поняла, что не выполнила свой материнский долг перед Лизой и Антоном. Когда внучке исполнился годик, я собрала своих взрослых детей и впервые рассказала им о моем горе и попросила, чтобы они поделились со мной своими переживаниями. Я, оказывается, и не догадывалась о том, что происходит в сердцах моих детей. Это был очень тяжелый для всех разговор, но он помог нам начать жизнь с чистого листа через столько лет.

Алина, 36 лет

Пять лет назад я впервые стала мамой. Мой сын умер через 2 месяца и 8 дней после рождения. Марат перестал дышать во сне. Мы были на прогулке в парке. Я сидела на лавочке и читала, а сын лежал рядом в коляске и мирно спал. На пути к дому он, как мне казалось, продолжал спать, и я старалась его не разбудить. Но когда мы поднялись в квартиру, и я взяла моего мальчика на руки, почувствовала, что он не дышит — его животик не двигался, а он был словно тряпичная кукла. 

Муж тем временем вызвал скорую. Врачи быстро приехали, и я верила, что сейчас, еще чуть-чуть, и мы услышим плачь Марата.

«Ваш сын мертв. Мы не обнаружили никаких видимых причин смерти, поэтому все будет ясно после вскрытия. Вы понимаете, что я говорю?» — это еще долго звучало у меня в голове. Я не могла принять тот факт, что моего малыша больше нет. Ну как так?! Вот же только что мы с ним гуляли в парке, я его кормила грудью, купала и вдыхала его запах крошечной макушки, а сейчас его нет… Такого не может быть! Это состояние длилось несколько дней. Я отказывалась забирать тело и хоронить его, потому что мой сын для меня был жив.

Утром перед похоронами я единственный раз в жизни видела мужа, который рыдал в ванной, уткнувшись лицом в полотенце Марата. Он выл! Он забыл закрыть дверь, включил душ и ревел втайне от меня. Когда я это увидела у меня что-то внутри сломалось, я осознала, что мы сегодня должны похоронить нашего сына. Это горе сначала сильно нас сплотило с мужем, но через год мы все равно разошлись. Не помогла даже совместная терапия.

Первое время во мне жила агрессия и злость: я ненавидела мамаш с их грудничками, с которыми они гуляли в парке рядом с нашим домом. А если я видела женщину с сигаретой рядом с коляской, меня разрывало на части от того, что это не я там с Маратом, а она — тупое, не заслуживающее материнского счастья, существо. Тяжелее всего было, когда мою грудь жутко раздуло, и я начала принимать препараты для подавления лактации. Мое молоко больше никому не было нужно. 

Потом я решила, что нам обязательно надо усыновить малыша или родить еще одного. Меня долго не отпускала эта мысль, но в итоге благодаря терапии с психологом до меня дошло, что заменить умершего сына я никогда не смогу. Затем я начала срываться на муже, который, как мне казалось, делал вид, что ничего не случилось, и Маратика никогда и не было у нас. Я обвиняла его в том, что он не переживает смерть нашего мальчика, как я. Только со временем я поняла, что он по-своему справлялся с утратой сына и держал все в себе.

Мы развелись, но жизнь от этого лучше не стала. Я ходила на работу, где в любой момент могла разрыдаться и убегала в туалет, чтобы никто не видел. Очень многие друзья исчезли из моей жизни, потому что перестали мне звонить и писать — они просто не знали, как себя вести и что говорить в такой ситуации.

Я сейчас довольно спокойно могу рассказывать об этом, но я не пережила это горе. Оно внезапно может накрыть меня, и я вновь падаю в пустоту, где есть только боль. Смерть ребенка невозможно забыть! Невозможно и не нужно жить так, словно это никогда не случалось с тобой. Надо себе разрешать горевать, иначе можно свихнуться.

Причины СДВС

Несколько лет назад в журнале Американской Медицинской ассоциации были опубликованы результаты научных трудов врачей из Бостонской детской больницы о причинах СДВС. В ходе исследований был выявлен ряд явлений, отличающих смерть младенца от СВДС от гибели по другими причинам: незрелость срединных структур мозга, отвечающих за сердечно-сосудистую и дыхательную функции организма, и нарушение центра терморегуляции. Изучая мозг младенцев, исследователи обнаружили, что у малышей, умерших от синдрома внезапной детской смерти, было на 25% меньше серотонина и других сопутствующих химических веществ в мозге, чем у младенцев, скончавшихся от других причин. Американские ученые обнаружили аномальное содержание серотонина в тех областях мозга у детей, умерших от СВДС, которые отвечали за дыхание, сердцебиение и давление во время сна.

Когда малыш лежит на животике и повторно вдыхает выдыхаемый им же воздух он поднимает голову, переворачивается или просыпается. Но если у ребенка есть дефект в тех участках головного мозга, которые используют серотонин, он не может справиться с этой ситуацией и умирает. Однако подобные результаты исследований не дают исчерпывающего ответа на вопрос о причинах СВДС — ведь в мире, по-прежнему, умирают совершенно здоровые доношенные малыши, чей мозг не имеет никаких отклонений от нормы.