О том, что поговорка «От сумы и от тюрьмы не зарекайся» — правда, 35-летняя Рада Джаналиева знает не понаслышке, ведь на ее долю тоже выпало немало испытаний. Еще совсем маленькой она оказалась в таборе (ее мать вышла замуж за цыгана) и так хотела из него вырваться, что в 16 лет сбежала с первым же парнем, в которого влюбилась. Однако построить счастливую семью не удалось: муж Рады страдал от зависимостей и не обращал на нее и новорожденного ребенка никакого внимания. Тогда, чтобы раздобыть хоть какие-то деньги, девушка начала торговать наркотиками. Ее поймали и приговорили к восьми с половиной годам тюрьмы.
Рада отсидела весь срок и вышла на свободу, совершенно не понимая, что происходит в современном мире, а спустя несколько лет стала популярным блогером. Свое прошлое она никогда не скрывала, а не так давно выпустила книгу «Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада». О том, как ей удалось начать новую жизнь, и об ужасах прошлой, она рассказала Woman.ru.
Детство в цыганской семье
Я выросла в цыганской семье. Ее трудно назвать табором, потому что это были современные цыгане, но некоторые обычаи мы все же соблюдали. Например, девушка должна хранить невинность до свадьбы, иначе никакого торжества просто не будет.
Цыгане не против учебы своих детей. Обычно девочки и мальчики заканчивают 11 классов и могут даже поступить в колледж. Впрочем, его нередко бросают, но меня почему-то в школу не отдали. Вместо этого я постоянно нянчилась с братом.
«Все мое образование — три класса на кухонной табуретке рядом с учительницей, которая пыталась научить меня хоть чему-то: мало-мальски читать и писать».*
Для меня самая большая загадка, почему так получилось, потому что в семье моей мамы у каждого по два высших образования и у нее у самой за спиной неоконченный университет. ВУЗ она бросила, потому что уехала в Россию из Казахстана, чтобы выйти замуж.
Когда мне было всего 16 лет, родители решили выдать меня за очень богатого цыгана. Тогда я сбежала из дома. А для того, чтобы обратного пути в табор не было, я быстро потеряла девственность. Дорога домой была закрыта. Замуж за цыгана меня уже отдать не могли.
Любовь и ВИЧ
От моего первого мужчины, Стаса, я забеременела сыном Никитой. На восьмом месяце узнала, что Стас ВИЧ-инфицированный. В то время мой партнер лечился от зависимости в клинике, а я лежала рядом в платной палате.
Я была несовершеннолетней, поэтому нарколог позвал меня к себе в кабинет и спросил, знаю ли я, что у Стаса ВИЧ. Тогда я не понимала серьезность своего положения. Врач мне все объяснил и предложил написать заявление на Стаса. Я отказалась.
Слава Богу, я и мой ребенок не заразились. Мы стояли на учете долгих три года и у нас ничего не нашли. Как мне объяснили, бывают носители вируса, а бывают его распространители. К счастью для нас, Стас был носителем.
Торговля наркотиками
В тех условиях, в которых я воспитывалась, продавать наркотики было естественным делом. Дети начинают зарабатывать этим с пяти-шести лет. Им просто дают товар и отправляют торговать на улицу.
После женитьбы я решила сбежать от мужа вместе с ребенком. В то время Стас меня полностью содержал, но отношения ухудшились, и он начал поднимать руку на меня и ребенка. Мне было 17 лет. Я была в полной растерянности, но понимала, что мне нужны деньги. Помощи ждать было неоткуда — моя мама тогда сидела в тюрьме. Ее посадили, когда я была беременна, — за распространение наркотиков.
«В свои 18 я все еще не умела читать и писать, все еще не умела зарабатывать деньги легально, поэтому мне оставалось лишь делать то единственное, что я знала с самого детства: продавать наркотики».*
Во время одной из сделок меня арестовали. Тогда мне никто не помогал — у меня даже не было платного адвоката. Но я все равно не верила, что меня посадят. До последнего надеялась, что отпустят. После суда мой мир перевернулся.
Когда я услышала приговор, то ощутила пустоту. Мне казалось, что моя жизнь закончилась. Я не могла поверить, что мне дали 9 с половиной лет (8 с половиной после конституционной жалобы). Я не осознавала серьезность преступления. Судье было очевидно, что я не нажила себе состояния на наркотиках. Мне не дали отсрочку, хотя у меня был маленький ребенок. Я знаю, что другим людям, которых судили по статье 228, давали меньшие сроки. Поэтому я посчитала, что на мне решили отыграться и приписали преступления, которых я не совершала.
«Перед судом меня много допрашивали в жутких кабинетах. Без физического насилия — в фильмах, к слову, часто сгущают краски. Однако психологическое давление имело место быть все равно. […] Несмотря на все злачные места, в которых я успела побывать в детстве, тот камерный отсек никогда не сравнится по своей жути ни с одним наркоманским притоном».*
В ИВС Рада находилась вместе с двумя другими заключенными: обе попали туда по одной статье — убийство. Камера представляла собой крохотное помещение: шаг вправо — раковина, шаг влево — туалет. Больше ничего в комнате не было, только в дальнем углу на небольшой возвышенности лежали два матраса. Спали на них по очереди — третья девушка, которой не хватило места, просто сидела рядом.
После того, как Раде вынесли приговор, ее отправили в колонию — в Столыпино. Дорога на поезде до города заняла месяц — ехали в вагоне с наглухо закрытыми окнами. Две недели карантина, обязательная стрижка — так для Рады началась другая жизнь.
Тюрьма
В первый день в тюрьме я проплакала целые сутки. И сейчас вспоминаю это с содроганием. Я не хотела заходить в камеру. Там были белые цементные стены, раковина из цемента и ужасный унитаз на полу. Все это едва освещала тусклая желтая лампочка. Еще было маленькое окошко с решеткой. Не камера, а глухой подвал. Бесплатный адвокат сразу сказал, шансов на УДО никаких. Поймали с поличным, да я еще не гражданка России, у меня был казахский паспорт. Сидеть придется весь срок. Эта мысль убивала, но человек привыкает ко всему, постепенно и я стала учиться жить в тюремных стенах.
В колонии строгий распорядок дня. В 6 утра подъем под гимн России. Потом зарядка — весь отряд строится на плацу и 15 минут выполняет физические упражнения.
«Колонна в сто сорок человек сперва шла на осмотр и пересчет, потом — в сторону душа умыться и почистить зубы. Если конечно повезет: раковин для умывания всего три на нашу ораву. На все про все пару минут от силы, а очереди естественно длинные, порой нескончаемые. Так что быть ли тебе с утра прибранной — это как повезет. Затем сразу же построение на завтрак. В меню перловая каша, на завтра тоже, на послезавтра — все та же перловка на воде. Кроме, пожалуй, воскресенья: в честь »праздника» кашу варили на молоке, иногда давали даже манную или рисовую».*
Потом построение, после все расходятся, завтракают. У каждого отряда свое время для завтрака. До столовой идут строем, поют песни. Строевая у каждого своя. Наш пел «Не плачь девчонка, пройдут дожди». День расписан по минутам: построения, проверки, работа, столовая, личного времени почти нет. У каждого отряда есть один банный день в неделю.
В тюрьме люди такие же, как на свободе. Есть добрые и отзывчивые. Есть подлые. Есть место дружбе. Единственное различие — люди все одни и те же, сидят годами. Они знают все друг про друга. Там нет масок. Все на виду — сразу понятно, кто есть, кто.
«С некоторыми девочками я держалась обособленной группкой и обходила всех самых жутких зечек стороной. Потому что основные и самые часто встречающиеся статьи, за которые большинство из них отбывали наказания, это 105-я, 228-я и 158-я — убийства, наркотики и кража соответственно. […] Как правило, в женских тюрьмах не было каст, в отличие от мужских. Пускай там даже и было 1–2 авторитетных заключенных, которых побаивалась остальные, но лично мне они особо не мешали».*
С теми, кто был на воле, я не общалась. Это произошло в том числе и из-за того, что моя мама не общалась со своими родственниками, потому что они не могли ей простить того, что она вышла замуж за цыгана.
В тюрьме Рада работала по 12 часов в день — шила форму для сотрудников ГИБДД и генералов, рубашки, охотничьи костюмы. Раньше она не умела даже вставлять нитку в иголку, но ей быстро пришлось этому научиться. В среднем за смену удавалось выручить 200-300 рублей, но чаще — гораздо меньше. Часть денег — за питание, воду и электричество с заключенных удерживала колония. В итоге в месяц Рада получала около 5 тысяч рублей, и это при условии, что она работала в две смены.
На эти деньги можно было сходить в тюремную парикмахерскую — 700 рублей за окрашивание и стрижку. Купить средства личной гигиены или продукты в местном магазине, выбор в котором был весьма ограниченным.
Самым важным в тюрьме было соблюдать дисциплину: выговор можно было получить просто за то, что моешь голову в раковине в неположенный день, стираешь носки или ходишь с расстегнутыми пуговицами на форме. На всех нарушительниц составлялись рапорты — с каждым из таких шанс выйти по УДО становился все меньше. При этом, по словам Рады, многие надзирательницы оказывались понимающими. Наказывали только за серьезные проступки, а на остальное закрывали глаза. Правда, так было далеко не во всех колониях — там дело часто доходило до избиений.
Серьезный конфликт у Рады в тюрьме случился лишь однажды — с другой заключенной.
«Большая, здоровая женщина, в прошлом спортсменка уронила меня на пол, уселась верхом, схватила за волосы и стала бить головой об пол. Слава богу, рядом оказалась другая осужденная, что нажала на кнопку — прибежала охрана и ее оттащила. После этого инцидента нас распределили в разные отряды».*
За серьезные проступки — драку, наличие телефона, пристрастие писать доносы на начальство, наркотики — можно было на несколько суток попасть в штрафной изолятор или карцер.
«Бывали случаи, действительно заслуживающие доноса. Это сейчас я относительно свободно могу рассказать, что происходило, когда меня вызывал в кабинет тот же начальник отдела безопасности. Поразительней всего были моменты, когда он просто в наглую говорил: »Расстегни верхнюю пуговицу, покажи грудь». Моментально включался страх, ошеломляло осознание, насколько я безвольный человек».*
Когда я вышла за ворота тюрьмы после освобождения, то увидела маму. Мне сразу бросилось в глаза, как она постарела. Мне стало грустно. Мы пошли в магазин, и я не могла поверить в то, что могу купить все эти прекрасные вещи в любом количестве. В колонии магазины очень маленькие, там ограниченный ассортимент и нельзя купить столько, сколько хочешь. Я купила «Сникерс», потому что очень хотелось сладкого — в колонии я вообще не ела сладостей.
Привыкнуть к обычной жизни мне помог Артем — молодой человек, который помогал мне в колонии. Он нашел мне жилье и работу. В результате я адаптировалась очень быстро.
С Артемом Рада познакомилась еще на воле. Он ухаживал за девушкой и даже предлагал ей вместе с сыном переехать к нему, но она не стала уходить от супруга — не захотела рушить семью. В тот момент, по словам Рады, «утекла сквозь пальцы ее потенциальная возможность мирной и спокойной жизни».
После того, как Рада попала в тюрьму, Артему удалось выяснить, в какой колонии она сидит, и он начал отправлять ей письма. К тому моменту у него уже появились жена и дочка, но он все равно помогал Раде — деньгами и передачками. Пообещал, что как только она выйдет на свободу, поможет найти квартиру и устроиться на работу. Так и вышло, хотя это было и непросто. Спустя несколько лет Артем уехал с семьей в другую страну, но с Радой они общаются до сих пор.
На свободу Рада вышла 4 декабря 2014 года — прямо накануне праздников. Новый год отметила одна в съемной квартире в городе Сухой Лог — крохотной, грязной, пропитавшейся неприятными запахами. Лишних денег на то, чтобы устроить застолье, у девушки не было, поэтому она ограничилась пачкой печенья и бутылкой пива, но все равно испытывала настоящее счастье от того, что наконец-то оказалась на свободе.
«Восемь с лишним лет в колонии ощущались как жизнь, резко поставленная на паузу. И вот в 2014 году я вышла на свободу — столкнулась с ней лицом к лицу, и вместе с тем — с неожиданно большим количеством новых для меня вещей и непривычных повседневных дел. Я пыталась научиться пользоваться банкоматами, привыкнуть к сенсорным телефонам. Приходя в супермаркет, приходилось перестраиваться в плане цен на продукты: за банку растворимого кофе я больше не платила двумя пачками сигарет или тремя — за коробочку рафаэллок. Это было сродни поездке в отпуск, когда все постоянно переводишь на рубли — только у меня была совсем иная »заграница»».*
Однако сложнее всего для Рады оказалось не привыкнуть к изменившемуся миру, а найти работу. Связываться с девушкой с судимостью почти никто не хотел, поэтому она переехала в Екатеринбург, где возможностей заработать на жизнь все же было больше. Раде повезло — знакомые устроили ее баристой в местный торговый центр. Платили около 12 тысяч в месяц, и после тюремной зарплаты это было весьма неплохо. Через некоторое время Рада прошла курсы макияжа и устроилась визажистом в салон красоты. Позже — вместе с бойфрендом вернулась в Сухой Лог открыла шоурум с одеждой. А через несколько лет они переехали в Москву и начали все с нуля.
В столице Рада освоила профессию лэшмейкера и открыла свое дело, а после расставания с парнем почувствовала выгорание, полгода прожила в Сочи и только потом решила, что хочет рассказать свою историю публично.
Шаг к публичности
С 2017 года я живу в Москве, и в 2019-м мне пришла в голову идея создать проект «Инстазечка». Я хочу изменить отношение общества к бывшим заключенным: чтобы им давали шанс вернуться к нормальной жизни, устроиться на работу. Я сама столкнулась со стигматизацией, когда мне отказывали в трудоустройстве из-за судимости.
Сначала я начала снимать ролики для YouTube-канала. Рассказывала о себе, показывала людям, что вокруг них очень много бывших заключенных — в сфере обслуживания, например.
Я хочу разрушить стереотипы. Пословица «От тюрьмы и сумы не зарекайся» — верная. Заключенным может стать каждый. Я считаю, что бывший осужденный заслуживает трудоустройства, иначе получается замкнутый круг, когда негде заработать денег и остается только воровать и вновь идти в тюрьму.
О хейтерах
Хейтеров я предпочитаю не замечать. Обычно я стараюсь всем отвечать без негатива. Считаю, что если человек пишет гадости, то не от большого ума или горячего сердца. А может быть, от зависти.
Когда я начала открыто рассказывать свою историю, то стала смелее. Это был очень трудный шаг, но многие меня поддержали. У меня много друзей в Москве. Поэтому комментарии меня не обижают. Я счастлива из-за того, что многие люди меня поняли и мне не нужно им ничего доказывать. Каждый берет что-то для себя и видит свое.
Меня радует, что бывшие заключенные обретают надежду на лучшую жизнь. И верят в то, что могут преодолеть трудности. А то, что пишут хейтеры, меня не трогает. Нужно понимать, что все мы разные люди и в этом наша уникальность.
Разрушенная семья
Пока я была в тюрьме, моего сына Никиту воспитывала бабушка, мама его отца. Сейчас у нас с Никитой прекрасные отношения. А с мужем мы не общаемся, у нас только одна точка соприкосновения — наш сын.
«У нас же с Никитой доверительные отношения, за что я ему премного благодарна. На сегодня Никите уже есть 18, он ждет не дождется переезда в свою трехкомнатную квартиру. С жилплощадью ему помогла бабушка по линии отца, то есть моя свекровь».*
Новая жизнь и мечты
После тюрьмы я научилась ценить время. Видеть людей насквозь, понимать их психологию. Радоваться жизни. Разбираться в сложных ситуациях. Относиться к людям с пониманием, не рубить с плеча. Если человек совершил ошибку, нужно попытаться понять, почему он так сделал.
Не на всех тюрьма действует благотворно. Но она дает выбор: продолжить нарушать закон или выбрать здравый смысл. Человек сам вправе решать, кем ему быть.
Я бы хотела стать общественником. Посещать места лишения свободы. Собирать в актовом зале девочек и готовить их к жизни на свободе. Рассказывать о том, что сейчас происходит на воле, какие специалисты востребованы, какие направления популярны, куда можно пойти учиться. Я мечтаю создать фонд помощи бывшим заключенным. Помогать им с трудоустройством, помогать родственникам осужденных, детям осужденных, которые находятся в детских домах, чтобы родители и дети не теряли контакт.
*отрывок из книги «Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада. Исповедь бывшей зечки», орфография и пунктуация автора сохранены
Фото: личный архив
