Когда в шесть лет малышка Палома выходила на улицу с ярко-алой помадой на губах, прохожие были уверены в том, что девочка обчистила мамину косметичку. Но когда они узнавали фамилию ребенка — Пикассо — все вставало на свои места: кто, если не дочь прославленного художника Пабло Пикассо и писательницы Франсуазы Жило, могла в шесть лет щеголять с красными губами и в платьицах всех оттенков бордового?
О том, что у Пабло есть дочь, можно было знать и без изучения его биографии. Наследница позировала ему для картин Paloma with an Orange и Paloma in Blue, а еще, едва научившись говорить, заявляла всем: «Папа назвал меня, как голубку».
Действительно, имя «Палома» переводится с испанского как «голубь», и Пикассо выбрал имя для дочери в честь полотна, написанного для Международной конференции мира. По замыслу художника его наследница должна была лететь, как птица, и за собой нести свободу, но для нее самой не все оказалось доступно.
Казалось бы, какие запреты могут сопровождать детство ребенка, выросшего в компании писателей, художников, музыкантов и дизайнеров, девушки, которая с юных лет дружила с Ивом Сен-Лораном и Карлом Лагерфельдом? Палома действительно могла делать абсолютно все, кроме как… заниматься рисованием. Стоило ей взять в руки кисть, как люди тотчас начинали сравнивать ее с отцом. Да что там люди — она сама все время думала о том, как бы рисовал он.
«Когда я выросла, то начала ощущать, как тяжело быть Пикассо, — вспоминала Палома. — Люди всегда говорили мне и моему брату Клоду, что если мы научимся рисовать, то обязательно станем художниками, как наши родители. Когда мне было 14 или 15, я чувствовала себя очень неспокойно. Тогда я брала в руки карандаш только для того, чтобы записать что-то. Честно говоря, я очень боялась, что стану художницей».
Когда Палому спрашивали, хочет ли она рисовать, девочка испуганно мотала головой. Когда друзья семьи интересовались, кем же в итоге девочка собирается стать, она отвечала: «Собой».
Но что же это означало? Лет до 12 Пикассо даже не представляла себе ответ на этот вопрос и страшно нервничала, когда ей снова и снова его задавали. Один из сотрудников Tiffany, захаживавший в дом Пикассо, вспоминал: «Она была очень робким подростком, которому досаждало излишнее внимание к ней как к дочке художника — порой оно доводило ее до слез». В 16 лет Палома стала сбегать от докучливых вопросов в местные театры, где ее пускали за кулисы и разрешали болтать с артистами, знакомыми с ее матерью и отцом.
Тогда-то и проявился талант Пикассо, которая молниеносно умела подбирать нужные театральному образу аксессуары. Сначала она просто так помогала костюмерам, а потом сама стала дизайнером по костюмам. В 19 лет Палома смастерила одно из самых знаменитых своих украшений — подвеску из фальшивых бриллиантов, собрав камни с топа танцовщицы кабаре, который отыскала на блошином рынке. Находка поразила весь творческий Париж, и девушка решила показать ее лично Иву Сен-Лорану.
Тот и без ожерелья понимал, насколько талантлива его подруга, и потому быстро предложил ей заняться аксессуарами для его коллекции. Палома нашла свою дорогу: она все-таки стала художницей, как великий отец, но творила из камней и металла, превращая их в полотна прямо на теле человека. Впрочем, только украшениями дизайнер себя не ограничивала и мыслила широко: «Цель моей жизни — делать вещи более красивыми».
Палома и «широко» — вообще синонимы. Она не стеснялась обнаженного тела и без раздумий согласилась сняться в эротическом фильме Валериана Боровчика «Аморальные истории», да и в легендарную «Студию 54» могла заявиться в полупрозрачном корсете, массивных серьгах, собранных из находок с того же блошиного рынка, плаще и босоножках на огромной танкетке. И непременно с той же алой помадой на губах. «Красный — ее торговая марка», — шутили друзья.
Почем именно красный? Этот цвет-знамя наследница гения выбрала еще в раннем детстве: почему-то именно этот торжественный оттенок в его картинах она запомнила ярче всего и навсегда связала в памяти отца и алый, и потому фамилия «Пикассо» для нее окрасилась в пурпур.
В платье именно такого цвета она и вышла замуж за драматурга Рафаэля Лопеса-Санчеса, для спектакля которого оформляла декорации. Вернее, на банкете после торжества Палома блистала в алом наряде, пошитом Карлом Лагерфельдом, а на самой церемонии шла к алтарю в брючном костюме — подарке Ива Сен-Лорана. Ради свадьбы подруги кутюрье помирились ровно на день, станцевав фламенко, а она, как истинный дипломат, проявила уважение к ним обоим, надев их творения по очереди.
Палома взлетела вверх, как настоящая голубка, в честь которой назвал ее отец: она открыла музей Пикассо, получила контракт с ювелирной компанией Zolotas, работала с мехами Жака Каплана, создала свой аромат для L’Oreal и играючи вошла в Международный список Зала славы самых стильных людей — это успех, торжественный и оглушительный. Палома летела по жизни, не зная границ, как и заповедовал ей отец, и ушла от творчества всего однажды — когда не стало самого Пабло.
К концу жизни художник особенно боялся смерти и потому не составлял завещание, боясь, что этот шаг приблизит конец. Из-за этого троим его детям пришлось через суд доказывать право на наследство, что сильно помотало им нервы в и без того тяжелый период после потери отца. «Я перестала заниматься дизайном, когда мой отец умер, — рассказывала Палома. — Мне не хотелось ничего делать. Я просто посмотрела на все картины, и было ощущение, что меня опустошили».
Справиться с болью ей помог ювелирный Дом Tiffany&Co, куда дочь художника, говорили, попала со второго раза — в первый вместо нее на должность взяли выдающуюся Эльзу Перетти. Но Пикассо была создана для того, чтобы перевернуть представление об украшениях, вдохнуть в них жизнелюбие, испано-французский шик. Что дизайнер и сделала, в первый же день работы бросив на стол горсть разноцветных полудрагоценных камней.
«Я стояла там как завороженная. Я и представить себе не могла, что бывают такие волшебные, играющие всеми существующими цветами камни», — вспоминала сраженная Палома.
Ее коллекции наполнены светом и всеми оттенками, формами, интерпретациями. Некоторые эксперты постоянно пытаются «притянуть» украшения Паломы к кубизму ее отца — отчасти их творчество похоже, но в то же время отличается в каждой детали.
То, что делала Пикассо, не было модно в прямом смысле слова, хотя она обращалась к теме граффити и любила вдохновляться поп-культурой. Камни в ее руках получали совершенно особенный смысл: украшения становились больше чем аксессуарами, они превращались в талисманы на всю жизнь.
Джон Лоринг, директор по дизайну Tiffany&Co, говорил: «Палома Пикассо никогда не следует моде, она всегда на несколько шагов впереди». В своем творчестве дочь прославленного художника слушала исключительно себя: когда все ожидали, что она примется за бриллианты, в ход шли топазы, когда уличную культуру противопоставляли высокому искусству, она создала кольца и подвески с буквами граффити, когда эксперты были готовы обсудить ее коллекцию с разноцветными камнями, Палома вдруг предложила им сдержанные оттенки.
«Это мой автопортрет», — говорила Пикассо, презентую свои новые духи и украшения. В сочетании дубового мха и сердечного букета с гиацинтом, спрятанным в первом парфюме дизайнера, зашифрованы ее путешествия с мужем, в хитросплетениях золотых ветвей олив в коллекции Olive Leaf — прогулки по Марокко, в кулоне с голубкой — нежная память об отце.
«Самое лучшее украшение — это то, которое еще предстоит создать», — говорит Пикассо, предвкушая день, когда создаст нечто, полностью олицетворяющее ее саму. — Палому, которая с детства хотела «быть собой».
Еще больше новостей в нашем
Фото: Getty Images
