Мы решили, что хотим ребенка, выплатив ипотеку. Я подготовилась по всем фронтам: вылечила зубы, сдала анализы, ходила в спортзал и в бассейн. Когда случилась задержка, я сделала тест и отчетливо увидела две полоски. Чтобы исключить внематочную беременность, записалась на УЗИ. Страха не было, я верила, что все хорошо. Так оно и было! Срок — 5-6 недель.
Беременность. «Даже если запутался, то также и распутается»
Я встала на учет в обычную бесплатную консультацию и наблюдалась там всю беременность. Анализы всегда были в идеале, токсикоза не было вообще. С самого начала я знала, что у нас будет сын, я чувствовала. Первый скрининг меня очень растрогал. Когда я увидела маленького человека с ножками и ручками, на глаза навернулись слезы счастья.
На втором скрининге в результатах УЗИ написали, что в одной из маточных артерий давление чуть-чуть выше, чем в другой и «возможное обвитие вокруг шеи». Моя врач, женщина лет 60, успокоила: «Что ты испугалась, ребенок вес набирает хорошо, показатели идеальные, но он пока еще маленький, трогает пуповину, играет с ней. Даже если запутался, то также и распутается».
Я ей поверила, тем более впереди ждал третий скрининг. Это было моей роковой ошибкой.
По третьему скринингу все было в норме. Я спрашивала врача, нужно ли проверить что-то еще, но она отвечала, что все хорошо. Близился срок ПДР. Я смотрела различные обучающие ролики про дыхание в родах, позы, покупала первые вещи малышу, договорилась с врачом, с заведующим отделением, у которого за спиной огромный опыт и рекомендации знакомых. Как мне казалось тогда, я обезопасила себя и малыша по всем параметрам. Я так хотела идеальные роды.
День родов. «Ты плохо тужишься!»
4 октября в 5.20 я проснулась и почувствовала небольшой дискомфорт внизу живота. Срок был ровно 39 недель. Уснуть я уже не смогла и поняла, что процесс запущен. Схватки были не регулярными, шевеления сына — обычными. В 14.00 схватки усилились, я позвонила врачу и решила выезжать с мужем в роддом. В 15.00 мы уже были в приемном. Раскрытие 3 сантиметра.
Врач сказал оформляться и подниматься в зал. По классике жанра принимала меня какая-то недовольная, хамоватая, сотрудница роддома. УЗИ мне не сделали.
Схватки усиливались. Я меняла положение, стояла в душе, муж очень сильно помогал. КТГ снимали 1 или 2 раза. На раскрытии в 8 см врач проколола пузырь, воды были прозрачные. Когда время уже подходило к 22.00, врач спросил, тужит ли меня. Я не чувствовала потуг, только какую-то непрекращающуюся схватку и сказала ему об этом. Он ответил, что надо. Я тужилась изо всех сил, но понимала, что ребенок не проходит. Врач твердил: «Ты плохо тужишься!» Хотя капельница окситоцина уже лилась мне в вену давным-давно.
Я понимала, что что-то не так. Врач засуетился. На следующей схватке сделали надрез, но это не помогло. Сына начали выдавливать. И выдавили в 22.55. 3950 граммов, 58 сантиметров. Тройное тугое обвитие вокруг шеи.
Синий, даже фиолетовый. Он не закричал.
Я не могу описать свое состояние в тот момент. С одной стороны, я понимала, что это конец, но с другой мозг успокаивал: «Подожди, сейчас все наладится, все будет хорошо».
Тем временем в зале уже была куча врачей, вызвали реанимацию. Я видела, что сына пытались привести в чувства, но безуспешно. Тогда его завернули в больничное одеяло и унесли.
Потерянная я лежала в родильном зале. Пришла врач из реанимации. Глядя в пол, сказала, что ребенок в очень тяжелом состоянии. После этого муж уехал домой, а меня привезли в палату к женщине, родившей дочку. Моя же люлька с клеенчатым матрасом стояла пустой.
Я лежала на животе, и слезы текли ручьем сами по себе. Боль была не физическая, а душевная. Позже я встала и пошла искать реанимацию. Я знала, что она на этом же этаже. Через стеклянную стену увидела спящую медсестру и спросила у нее, где мой сын. Он лежал такой хорошенький, такой пухленький. Весь в трубках. Медсестра спросила, есть ли у меня молозиво и дала шприц. Я усердно сцеживала каждую каплю и думала, что оно поможет сыну и произойдет чудо!
Краевая больница. «Не ждите чуда»
Я родила в пятницу, в субботу состояние сына ухудшилось. Меня вызвала к себе заведующая реанимацией, чтобы спросить, как проходила беременность. Я сказала, что все было хорошо. В воскресенье роддом вызвал бригаду из детской краевой больницы. Они забрали сына.
В понедельник врач выписал меня со словами: «Выкарабкается ваш пацан». В выписке значилось 3-4 балла по Апгар.
Муж встретил меня с букетом роз в синей бумаге, но со слезами на глазах.
В тот же день я поехала к сыну в больницу. Сначала я думала, что раз там выхаживают недоношенных, а мой-то доношенный, крепкий, то его сейчас подлечат и все наладится, но и здесь врачи не говорили ничего конкретного. Время шло, а сына с ИВЛ не снимали.
Посещения были расписаны с 12 до 14 и с 17 до 19. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Каждый день было страшно приходить и узнавать новости. То судороги, то кровоизлияние в надпочечник, то неудачная попытка снятия с ИВЛ. Врачи говорили, что сын более-менее стабилен и больше они ничего сделать не могу. Вера на хороший исход улетучилась, когда прозвучали слова заведующего реанимацией: «Не ждите чуда. В мозге, после того как спадет отек, будут »дыры». При плохом раскладе это глубокий инвалид, при хорошем — ДЦП и эпилепсия».
Я рыдала в голос.
Через 1,5 месяца врачами было принято решение перевести сына в городскую больницу.
Городская больница. «Я одна такая бракованная женщина»
Старая и обшарпанная. Она показалась каким-то подвальным помещением. Зато тут мне разрешили быть с сыном столько, сколько я захочу. Я приезжала утром и уезжала поздним вечером. Телефон упорно показывал каждый раз, что я еду на работу. Например, до работы «45 минут». Здесь я научилась всему: санировать, обрабатывать, вставлять желудочный зонд, понимать показатели кислорода на ИВЛ.
Приезжая домой, я лежала пластом в кровати. Плакала, гоняла мысли по кругу, снова и снова возвращалась в день родов, думала о несправедливости и мне казалось, что я одна такая в целом мире бракованная, бестолковая женщина, которая не уберегла своего сына.
Нам с мужем было стыдно жить, смеяться, куда-то ходить. Даже сертификат на поход в ресторан, подаренный на работе, мы не хотели тратить из-за чувства вины перед нашим мальчиком.
После того, как сына стабилизировали, заведующая начала говорить о… выписке домой. Мы с мужем ничего не понимали. У сына температура, судороги, ему постоянно нужен медицинский уход. Но она была непреклонна. Тогда мы попросили, чтобы нас положили в стационар, куда поступают дети из роддома. Мы хотели испытать себя. Сможем ли мы сами ухаживать за сыном?
В стационаре мы провели 1,5 недели. 10 дней без сна, полные страха и растерянности. Сын постоянно хрипел, врачи стационара не знали, как нам помочь. Я не могла даже нормально сходить в туалет, потому что боялась, что сатурация упадет, а рядом никого не будет.
На 10 сутки, ближе к ночи, сыну совсем стало плохо. Пришли медсестры и забрали его обратно.
Операции. «Сколько ему осталось?»
Месяц спустя — снова ухудшения. В субботу мне позвонил дежурный врач и попросил приехать, чтобы подписать разрешения. Новости были плохие, прекратилось кровоснабжение кишечника и требовалась полноценная операция. Удалили 80%. Я понимала, что без кишечника жить невозможно, и спросила напрямую: сколько осталось?
Так мы встретили Новый год: в страхе, что со дня на день наш ребенок умрет.
Врачи дали сыну месяц. Если выживет, то возьмут на повторную операцию. И наш маленький мужичок выжил! Врачи в голос говорили: «Хорошая закладка», то есть внутриутробно сын получил все что нужно и генетически был абсолютно здоров. От этого было в 1000 раз больнее…
Сына опять забрали в краевую и прооперировали. Соединили все, что осталось. Через некоторое время обнаружилось, что швы не состоятельны и нужно снова все открывать, промывать и заново зашивать. Это было невыносимо. Я умоляла Бога прекратить мучения ребенка.
Дома все еще стояла собранная и застеленная кроватка.
Самый страшный день в моей жизни: «У меня для вас плохие новости»
Я много раз представляла в мыслях этот телефонный звонок от врачей или мой приход в реанимацию, а там все… Конец! И все равно оказалась не готова.
10 марта, около 22.30, позвонила Маша (мама другого ребенка из реанимации). Мои руки затряслись. Она звонила предупредить, что дежурный врач проводил инструктаж для ночного персонала, чтобы все были в полной готовности из-за нашего сына.
Наступило утро 11 марта 2020 года. В 11.00 зазвонил телефон, я взяла трубку и услышала голос запыхавшегося врача. Она назвала меня по имени-отчеству, и сказала: «У меня для вас плохие новости. Ваш ребеночек умер». Я только и смогла сказать: «О господи!», и слезы полились градом.
Мы начали думать о похоронах. Потом вместе с мужем поехали в детский магазин. Мне тогда казалось, что на всем белом свете мы такие единственные, выбирающие похоронную одежду для своего пятимесячного сына. Было еще очень холодно, я купила теплый зимний конверт.
Жизнь после
На следующий день после смерти ребенка мой декрет закончился, и по закону я должна была выйти на работу и идти по всем инстанциям: выписывать сына из квартиры, отменять путинские.
Любое слово, мысль, фото, люди на улице с детьми, новости в соцсетях, что кто-то беременный или родил, попавшаяся на глаза вещь, моментально выводили меня из состояния равновесия. Я могла сидеть и рыдать, рыдать, рыдать. На работе я ушла в отпуск за свой счет.
Потом наступило лето. Дача. Там я начала читать «Радикальное прощение» Колин Типпинг. И эта фраза из книги натолкнула меня на мысль, что сейчас самое время начать свое исцеление:
— Если бы все должно было быть по-другому, оно бы так и было.
Примечание редакции
Сейчас Катя находится на пятом месяце беременности и верит, что все будет хорошо. Она отказалась назвать имена, фамилии врачей и роддом, потому что не хочет мести.
Фото: личный архив героини
18 марта 2021
