«Кого волнует, занимаюсь я сексом или нет?» Предательство, насилие и измены. Как Бритни Спирс потеряла все на пути к счастью?

Бритни Спирс уже давно привлекает публику не песнями и альбомами, а своим провокационным, странным и пугающим поведением в социальных сетях. Она постит обнаженные фото и записывает странные видео, а люди по всему миру вновь и вновь говорят о ее психическом здоровье. Из главной певицы планеты она превратилась в звездную сумасшедшую, павшую жертвой славы, предательства семьи и близких. Впрочем, она ничего и не отрицает. О своей жизни она откровенно рассказала в автобиографии, которая впервые выходит на русском языке. «Лента.ру» с разрешения издательства «Бомбора» публикует отрывок из книги «Бритни Спирс: The Woman in Me».

Менее чем через месяц он [Джастин Тимберлейк] выпустил клип на песню Cry Me a River, где женщина, похожая на меня, изменяет ему, а он бродит под дождем и тоскует. Естественно, СМИ подхватили эту легенду и стали выставлять меня блудницей, разбившей сердце золотому мальчику Америки. А правда была в том, что, пока я лежала дома в Луизиане в коматозном состоянии, он резвился в Голливуде.

Позволю себе заметить, что и в своем скандальном альбоме, и в беседах с журналистами, всюду следовавшими за ним, Джастин забыл рассказать о случаях, когда изменял мне.

Но я была разбита и ничего не могла сделать.

Мысль о том, что я его предала, привнесла тоску в звучание и настроение альбома, обозначила творческую цель — обругать неверную женщину. В мире хип-хопа в те годы был популярен лейтмотив, который можно обозначить как: «Пошла ты на хер, сука!» В то время было модно мстить женщинам за то, что мужчины считали проявлением неуважения к себе. Например, песня Эминема Kim о жестокой мести имела огромный успех. Единственная проблема заключалась в том, что в случае со мной и Джастином все было совсем не так.

Cry Me a River обрела страшную популярность. Все сочувствовали Джастину. Меня же стыдили.

Тогда у меня не было возможности рассказать свою версию этой скандальной истории. Я не могла ничего объяснить, потому что знала: если Джастин убедил мир в своей правоте, никто уже не встанет на мою сторону.

Не думаю, что он осознавал масштабы своей власти, когда решил меня пристыдить. Мне кажется, он и сейчас этого не понимает.

После релиза Cry Me a River меня освистывали везде, куда бы я ни пошла. В клубах, например. Однажды я отправилась на игру «Лейкерс» с младшей сестрой и приятелем брата, и вся арена меня освистала. Джастин всем рассказал, что у нас были сексуальные отношения, выставив меня не только изменщицей и шлюхой, но еще и лицемерной лгуньей.

Учитывая, что среди моих поклонников было много подростков, мои менеджеры и агенты преподносили меня вечной девственницей — неважно, что мы с Джастином вместе жили и что сексом я занималась с четырнадцати лет.

Разозлилась ли я на то, что он разболтал о моей сексуальной жизни? Нет. Честно говоря, я даже обрадовалась.

Я была признательна, когда Опра сказала на своем шоу, что моя сексуальность никого не касается, а что до девственности, то «не нужно оповещать весь мир, если передумаешь распрощаться с ней». Да, в подростковом возрасте я соглашалась на невинный образ, потому что все придавали этому большое значение.

Но, если вдуматься, это так глупо — обсуждать мое тело, тыкать пальцем и говорить: «Смотри! Девственница!» Это не должно никого касаться. И это смещало фокус с меня как музыканта и исполнителя.

Признание Джастина о наших сексуальных отношениях сдвинуло дело с мертвой точки, и мне не пришлось никому объяснять, где и когда я лишилась невинности. Я не переживала из-за обсуждений нашей интимной жизни и защищала Джея, когда его критиковали за эти откровения. «Это так грубо!» — возмущались люди. А мне нравилось, когда он говорил: «Она женщина. Нет, она не девственница. Выкусите».

В детстве я постоянно мучилась угрызениями совести. Мне было стыдно, все время казалось, что семья считает меня плохой. Я почему-то думала, что в обрушившихся на меня печали и одиночестве виновата только я, что я заслужила все несчастья и неудачи. Я знала, что правда о наших отношениях совсем не похожа на то, как о них рассказывали, но мне все равно казалось, что все страдания достались мне за дело. Видимо, я совершала плохие поступки. Я верю в карму, и, когда случается что-то плохое, значит, она меня настигла.

Я всегда была невероятным эмпатом. Я подсознательно чувствую то, что переживают люди в Небраске, даже находясь за тысячи километров от них. У женщин иногда синхронизируются менструации, а мне кажется, что мои эмоции синхронизируются с окружающими. Не знаю, каким термином это назвать: космическое сознание, интуиция, психическая связь, но я на 100 процентов уверена, что способна чувствовать энергетику других людей. Приходится с этим жить.

Вы, возможно, подумаете: «О боже, она что, и правда, собирается обсуждать этот паранормальный бред?» Дайте мне минуту.

Джастин выставил меня в плохом свете, и я в это поверила. С тех пор мне кажется, что на мне своего рода проклятье. И все же я надеюсь, что, если это правда и я накопила столько плохой кармы, возможно, мне (уже взрослой женщине) удастся повернуть вспять этот поток негатива и принести себе удачу.

Я больше не могла это выносить, так что мы с подружкой решили сбежать от всех проблем в Аризону. Она встречалась с лучшим другом Джастина, они расстались примерно в то же время, что и мы, поэтому было решено отправиться в путешествие, чтобы избавиться от гнета происходящего.

Мы решили оставить все в прошлом.

Моя подруга тоже была убита горем, ей через многое пришлось пройти, и мы много разговаривали, пытаясь облегчить страдания от одиночества и обиды. Я благодарна ей за дружбу.

Когда мы мчались по пустыне в кабриолете с опущенным верхом, на небе сияли звезды, ветер трепал наши волосы, и никакой музыки. Только звуки ночи, доносившиеся со всех сторон.

Когда мы посмотрели на дорогу, простиравшуюся впереди, меня охватило жуткое чувство. Я так долго неслась, что не могла отдышаться. Я преисполнилась глубинной красотой, потусторонней и смиренной. Я взглянула на подругу, размышляя, стоит ли мне поделиться своими чувствами. Но что бы я ей сказала?

«Ты веришь в инопланетян?» Поэтому я молчала.

Затем я услышала ее голос сквозь ветер.

— Ты это чувствуешь? Что это такое?

Поэт Руми писал, что рана — это место, через которое в нас проникает свет. Я всегда в это верила. Нам нужно было то, что мы почувствовали той ночью в Аризоне. Мы были духовно открыты и восприимчивы. Нам продемонстрировали, что существует нечто большее, чем то, что видно глазу, — называйте это Богом, высшей силой или паранормальным явлением. Что бы это ни было, оно было таким реальным, что мы вместе это прочувствовали. Сначала я не хотела делиться этим откровением с подругой, было неловко. Я переживала, вдруг она решит, будто я сошла с ума.

Я много раз стеснялась делиться чем-то, потому что боялась, что меня сочтут чокнутой. Но теперь я усвоила урок на горьком опыте. Нужно говорить то, что чувствуешь, даже если это пугает. Важно поведать свою историю.

Возможно, для этого придется повысить голос. Мне еще многое предстояло узнать той ночью, когда я, заблудшая душа, почувствовала присутствие Бога в пустыне.

Эффектная женщина, которую я видела по телевизору и инстинктивно ненавидела, приехала ко мне домой, усадила против моей воли и несколько часов проверяла мои когнитивные способности.

Отец объявил результат: врач посчитала, что я провалила тесты. «Она сказала, что ты не справилась. Теперь тебе придется лечь в психиатрическую больницу. С тобой что-то не так, и все очень серьезно. Но не волнуйся: мы нашли небольшую реабилитационную клинику в Беверли-Хиллз. Пребывание там стоит всего 60 000 долларов в месяц».

Собирая вещи, я плакала и спрашивала, сколько меня заставят там пробыть. Но выяснилось, что это неизвестно.

Оказалось, что роскошный реабилитационный центр разработал для меня индивидуальную программу, чтобы я все время находилась в одиночестве и не контактировала с другими людьми.

«А что, если я не поеду?»

Отец сказал, что в этом случае ему придется обратиться в суд, и будет жутко неловко.

Я понимала, что это шантаж и манипуляции. Честно говоря, мне казалось, что они пытались меня убить. За все эти годы я ни разу не перечила отцу и никогда никому не отказывала. В тот день мое «нет» его очень разозлило.

Меня заставили поехать. Приперли к стенке, не оставив выбора. Если ты этого не сделаешь, то тебя ждут последствия, поэтому предлагаем тебе отправиться туда и поскорее покончить с этим.

Только поскорее со всем покончить не получилось. Потому что, оказавшись там, я уже не могла уйти, хотя умоляла об этом. Меня несколько месяцев против воли продержали взаперти.

Мне приходилось каждую неделю сдавать кровь. Я не могла принять ванну в одиночестве. Мне не разрешали запирать дверь в свою комнату. За мной наблюдали, даже когда я переодевалась. Приходилось ложиться спать в девять вечера. Телевизор разрешали смотреть с восьми до девяти часов, лежа в постели.

Я вставала в восемь утра и день за днем ходила на разные собрания. По несколько часов я проводила в кресле на обязательной терапии. В свободное время я смотрела в окно, наблюдая, как подъезжают и уезжают машины, привозят терапевтов, охранников, врачей и медсестер.

Мне объясняли, что это все ради моего же блага. Там я чувствовала себя брошенной, хотя все твердили, что хотят мне помочь.

Я никогда не могла понять, что моей семье от меня было нужно. Я делала все, что должна была. Дети приезжали ко мне на час по выходным. Но если в течение недели я не делала то, что «требовалось», мне не разрешали с ними увидеться.

<…>

Когда нужно было сдать кровь, рядом с лаборантом находились медсестра, охранник и мой помощник.

Три раза в день мне измеряли давление, словно мне было восемьдесят. Врачи никуда не спешили. Усаживали меня. Доставали манжету. Медленно ее надевали. Неспешно накачивали… И так три раза в день. Чтобы чувствовать себя в здравом уме, мне нужно было двигаться. Я танцор, движение — часть мой жизни. Именно в этом я добилась успеха. Я страшно в этом нуждалась. Но меня держали в том кресле целую вечность. Стало казаться, что меня подвергают ритуальным пыткам.

Я постоянно чувствовала тревожность: в ногах, в сердце и в мозге. У меня не было возможности израсходовать эту энергию.

Когда тело двигается, ты понимаешь, что жив. Это все, чего я хотела. Но не могла пошевелиться и стала задаваться вопросом: может быть, я на самом деле уже полумертвая? Я чувствовала, что меня загубили.

От многочасовых сидений в кресле у меня выросла задница — настолько, что ни одни шорты не налезали. Я потеряла контроль над телом. Мне снились ужасные и невероятно реалистичные кошмары, где я бежала по лесу.

Если пребывание в этом месте должно было меня исцелить, то у них не получалось добиться этого эффекта. Я стала представлять себя птицей без крыльев. В детстве иногда бегаешь с вытянутыми руками, дует ветер, и на секунду тебе кажется, что ты летишь. Я так хотела это почувствовать. Но мне лишь изо дня в день казалось, что я проваливаюсь под землю.

Два месяца я находилась на реабилитации в Беверли- Хиллз. Это был ад, я попала в собственный фильм ужасов. Я смотрю ужастики. Я видела «Заклятие».

На данный момент я, наверное, наименее пугливая женщина из ныне живущих, но это совсем не радует, мне от этого грустно. Я не должна быть такой сильной. Эти месяцы сделали меня слишком жесткой. Я скучаю по временам, когда была той, кого в Кентвуде называют наглой жопой. За время в больнице я утратила свою дерзость. Меня снова переломали.