В нулевых двум юным жертвам сексуального маньяка Виктора Мохова удалось вырваться на свободу. Екатерина Мамонтова и Елена Самохина неполные четыре года провели в бункере. Елена дважды стала мамой, находясь в заточении. Екатерина Мамонтова написала книгу и рассказала, что им с подругой по несчастью пришлось пережить в застенках. Сегодня Woman.ru публикует отрывок из «Исповеди узницы подземелья».
Екатерина Мамонтова — одна из двух жертв скопинского маньяка, которая пробыла в заточении больше 3,5 лет
Жуткая история, всколыхнувшая всю Россию, началась в Рязани в 2000 году, когда обычный слесарь Виктор Мохов воспользовался наивностью и беззащитностью двух молодых девушек — 14-летней Екатерины Мамонтовой и 17-летней Елены Самохиной. Вместо того, чтобы развезти их по домам, как обещал, сексуальный маньяк отправился в родную деревню Скопино, которая находится в 90 километрах от областного цента. Соучастница Елена (сами девушки до последнего были уверены, что она — мужчина по имени Алексей) помогла Виктору затащить еле стоявших на ногах девушек в гараж, а затем и в бункер.
Регулярные изнасилования узниц продолжались вплоть до 4 мая 2004 года.
Тогда Екатерина сумела передать студентке Скопинского медучилища, которую хотел соблазнить Виктор, записку с просьбой о помощи. Испуганная девушка тут же обратилась в милицию. Поначалу Мохов не хотел сознаваться в содеянном, а представители правопорядка не могли найти вход в бункер даже после тщательного обыска. Однако спустя несколько дней маньяк все же рассказал о том, что сделал и показал, где держит девушек. Обеим освобожденным пришлось пройти курс психотерапии перед возвращением к обычной жизни.
На суде Виктора признали вменяемым и приговорили к 17 годам колонии строгого режима. В 2022-м он выйдет на волю.
Спустя больше чем десять лет после этих страшных событий Екатерина Мамонтова написала книгу «Исповедь узницы подземелья», где откровенно рассказала об их с Еленой Самохиной заключении, которое длилось 3 года, 7 месяцев, 4 суток и 15 часов.
В «бетонном мешке»
«К концу марта моя подруга по несчастью поняла, что беременна. Мохов отреагировал на удивление спокойно. Но на все слезные просьбы отпустить нас он противно ухмылялся и продолжал твердить уже опостылевшее «на днях»…
Но, конечно же, не отпускал. Все месяцы беременности Лена чувствовала себя очень плохо: сначала ее мучил токсикоз, потом — добавились боли внизу живота, головокружения, слабость.
Как-то раз в самом начале ее положения Мохов пришел к нам пьяным и потребовал в предбанник мою подругу.
— Я не могу, меня тошнит, — сопротивлялась Лена.
— Ты что теперь всю беременность отлынивать будешь?! — разозлился наш мучитель.
Я предложила выйти к нему вместо Лены, но он отказался, а потом, достав из кармана джинсовой куртки газовый баллончик, брызнул в помещение и, быстро закрыв засовы, убежал.
Мы начали задыхаться. Каким-то невероятным усилием отключающегося сознания я догадалась засунуть голову под кровать — оттуда, сквозь щели в полу, сквозил холодный, какой-то могильный воздух. Стало чуть легче. Этот случай, наравне с выключением света и мором голодом, повторялся еще несколько раз за время нашего пребывания в подземелье, если мы проявляли строптивость.
В апреле 2001 года, когда уже растаял последний снег, Мохов разрешил мне подышать свежим воздухом через лаз в наш бункер. И я впервые за последние полгода увидела дневной свет, солнце, молодую траву, пробивавшуюся сквозь землю. В тот раз мне удалось рассмотреть его владения. Перед гаражом, метров на 15 в длину протянулся участок, предназначенный под грядки, в конце его — ограда из колючей проволоки, сквозь нее проглядывался соседский двор. Слева стоял высокий деревянный забор с воротами, через которые мы и заехали сюда той роковой ночью. По правую сторону темнели облезлые хозяйственные постройки.
Когда Екатерина совсем ослабела, Виктор стал безбоязненно выводить ее на прогулки
Мохов все время моей так называемой прогулки крепко держал меня за предплечье, но это было лишним, так как от плохого питания и недостатка кислорода я ослабла, сил, чтобы быстро выбраться наружу, не было. Но если бы у меня даже получилось выскочить из окошка, далеко бы я не убежала — со всех сторон был тупик.
Чтобы как-то занять время, мы начали просить, чтобы наш тюремщик принес что-нибудь почитать. Сначала это были выпущенные еще в Советском Союзе журналы «Наука и жизнь» или старые газеты. Потом появились книги: «Анна Каренина», «Поднятая целина», «Архипелаг ГУЛАГ» и много другой классики.
Однажды в стопке книг попался даже самоучитель по английскому языку. Лена, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, занялась его изучением. Было очень похоже, что Мохов просто сбрасывал нам стопки макулатуры. Потому что однажды между книг мы увидели даже старый, неизвестно как завалявшийся там, еженедельник. И вот, пролистывая его, я и узнала полное имя нашего мучителя – на заглавной странице была запись, сделанная простым карандашом, — «Мохов Виктор Васильевич». Да, теперь мы знали, как зовут нашего врага. В том, что это его фамилия и отчество, сомнений не возникло.
С самого начала нашего пребывания в плену мы начали молиться. Перед сном, приемом пищи или просто когда становилось совсем невыносимо, я и подруга по очереди зачитывали три короткие молитвы, напечатанные на бумажной иконке, которую Лена всегда носила с собой. Потом необходимость считывать их отпала, так как все слова отлетали от зубов. Я молилась за родителей, сестру, бабушку. Просила дать им веру в то, что я жива, терпения дождаться меня, сил не падать духом.
Господь Всемилостивый и Всемогущий, помоги моей маме, унеси прочь все ее тревоги и утоли все печали. Сохрани ее доброе сердце от душевных мук и спаси от всех страданий. Отведи от моей мамы все недуги, телесные и душевные, исцели от всех болезней. Будь милостив, Боже, к моей маме, укрепи ее веру в Тебя и одари силой. Ради Матери Твоей, Пречистой Девы Богородицы, услышь мольбу мою. Не оставляй, Господь, мою маму в бедах и трудностях без Своей защиты. Яви ей Свою благодать и снизошли на нее безграничную милость. Ты всегда слышишь молитвы мои, идущие от самого сердца. Мама — это самое дорогое, что есть у меня. Прошу Тебя, Господи, о том, чтобы я всегда была ей благодарна за все, что она делает для меня.
Молилась я и о том, чтобы Господь не покарал меня последней карой — не дал забыть родные лица… Заключенные в этом подземелье, мы имели все шансы сойти с ума.
Молитва Богу Всевидящему и Всемогущему — последнее прибежище отчаявшихся, тех, у кого не осталось уже никаких надежд на человеческую помощь и участие…
Девушки изо всех сил старались создать уют в «бетонном мешке», где провели почти четыре года
Все годы заточения вера в мое возвращение была крепкой и несгибаемой, и только она помогла мне не сойти с ума и выдержать самую великую потерю — собственную свободу. Моей целью стало вернуться к родным, чего бы мне это ни стоило, для того, чтобы в первую очередь, прекратить их мучить невыносимой и горькой безызвестностью, связанной с моим исчезновением.
Однажды мне пришло в голову, что с нашим мучителем может произойти несчастный случай, и тогда этот затхлый бетонный мешок навсегда станет для нас последним пристанищем. Мы просто будем медленно и мучительно умирать от голода, от обезвоживания, от недостатка воздуха… Такого конца ни для себя, ни для подруги по несчастью я не хотела. И… начала молиться и за его здоровье, усердно и неистово, так же, как за своих близких людей. Только живой Мохов мог однажды сделать ошибку, которая станет нашим пропуском на свободу…
Прошло наше первое лето в заточении. Мохов стал изредка выводить нас к лазу, чтобы мы могли подышать свежим воздухом. На свой пятнадцатый день рождения я попросила его принести мне альбом для рисования и акварель. Мне захотелось иметь свое солнце, небо и землю, пусть ненастоящие, но такие же доступные, как и прежде. Иногда, бессонными ночами лежа на жесткой половине кровати рядом со своей бедной подругой, я сочиняла четверостишия, а утром записывала их в тетрадь. К концу заключения у меня накопилось более трехсот стихотворений. В основном это были посвящения родным, описание природы, редко — лирика про так и не познанную мной любовь.
«Не поверь, слезами умываясь, что погибла я от рук злодея.
Я вернусь к тебе, я постараюсь.
Не вернуться я к тебе не смею», — такие стихи писала Екатерина своей матери, находясь в бункере
Я часто представляла, как буду жить, когда вернусь домой. Как буду радоваться каждому новому дню, счастливым мгновениям, проведенным с близкими людьми, лучам солнца, освещающим мое лицо, снежинкам, падающим с холодного зимнего неба. Я обещала себе больше никогда не расстраивать маму, слушаться папу, не ссориться с сестрой, делать работу по дому, лучше учиться. О, если бы было можно все вернуть назад, если бы было можно…
Беременность Лены подходила к концу. Теперь в каждый приход Мохова мы с еще большей силой просили, умоляли отпустить нас домой, объясняя, что Лене необходима помощь врачей. Но все было напрасно.
В один из дней наш мучитель принес мне медицинское пособие по акушерству и гинекологии и сказал: «Учись, пока время есть, тут все подробно описано, скоро будешь роды принимать». И, задвинув все засовы, ушел.
Маленькая надежда на то, что в связи с приближением родов Мохов выпустит нас, растаяла, как снежинка на теплой ладони. Нам троим было ясно, что если мы обретем свободу, то он ее потеряет.
Некоторое время у меня еще был внутренний протест, я не хотела открывать эту ужасную книгу. И лишь за пару дней до разрешения беременности Лены, когда стало понятно, что выхода нет, никто не поможет, кроме меня, я взяла ее в руки.
Что я, попавшая в лапы маньяка девственницей, могла знать об этой стороне жизни? Когда еще даже элементарных уроков анатомии из школьного курса у меня не было? Ничего. А уж что такое рождение ребенка, этого я не представляла вообще. Поэтому, полистав учебник, была поражена сложности процесса. В учебнике описывалось, что для благополучных родов нужно не только присутствие врача и акушерки, но и огромное количество приспособлений, аппаратов и лекарств. У нас же не было ничего. Единственное, что Мохов принес, — это перекись водорода и вата. Из книги я поняла, что для самостоятельных родов необходимо, чтобы плод лежал вниз головой, и мы стали ощупывать живот, но так ничего и не поняли. «Самое главное, что ребенок шевелится, — успокаивала я подругу, — будем надеяться на лучшее».
Когда девушек обнаружили, Елена Самохина (на фото справа) была беременна уже третьим ребенком
Это случилось в ночь с пятого на шестое ноября. Сначала у Лены заболел живот, а вскоре отошли воды. Начались схватки. Я видела, как страдает моя подруга, плакала вместе с ней, и мое сердце разрывалось от того, что я не могу ей помочь. Наступил момент рождения. Я старалась не смотреть, и только когда Лена попросила отрезать пуповину, повернувшись, увидела новорожденного.
Это был мальчик. Преодолевая страх и брезгливость, я, следуя указанием учебника, обработав ножницы перекисью, отрезала пуповину, перевязала ее ниткой и, кое-как протерев маленькое тельце от смазки и крови, запеленала малыша в оторванный кусок простыни. Во время всех этих манипуляций мальчик плакал, он вообще оказался на удивление крепким и с громким голосом и, на мой взгляд, соответствовал параметрам нормального роста и веса.
Наевшись материнского молока, новорожденный уснул. «Я Владиславом его назову», — сказала подруга и несколько раз поцеловала сына в лицо.
Мохов пришел утром. Известие о том, что у него родился сын, не вызвало в нем эмоций. Хотя к тому моменту мы точно знали, что у него до этого ребенка детей не было.
В 51 год этот человек впервые стал отцом. Но ребенок его не интересовал… Бросив через окошко люка мимолетный взгляд на Владика, Мохов вызвал меня в предбанник для удовлетворения своих потребностей.
Виктор Мохов выйдет из мест лишения свободы уже в 2022 году
Надо сказать, что этот человек не был подвержен сексуальным извращениям. Хотя любимым чтением у него и была «Камасутра» (потом следователи изымут в его доме потрепанную самиздатовскую книжицу, которая служила ему, видимо, для возбуждения), но в жизни миссионерская поза это чудовище вполне устраивала, редкий раз он приказывал встать задом или удовлетворить его орально. Хотя это, конечно, не делает ему никакой скидки. После каждого акта насилия хотелось отмыться от его липкого тела, сальных взглядов, гадких слов и звуков, которые он производил, когда наступала разрядка…».
